Звездный десант [= Звездные рейнджеры; Звездная пехота; Космический десант; Солдаты космоса] - Роберт Хайнлайн

— Да? А ты что скажешь, приятель?

Я колебался. И вдруг очень отчетливо понял: если я сейчас ни на что не решусь, то всю жизнь потом буду гадать и мучиться — стою ли я чего-нибудь на этом свете или я просто обычный «сынок босса»?

— Я собираюсь попробовать.

— Понятно. Давайте ваши свидетельства о рождении и школьные дипломы.

Через десять минут мы были уже на верхнем этаже, где нас прощупывали, простукивали и просвечивали. Мне почему-то пришло в голову, что главная цель всех этих проверок не в том, чтобы узнать, здоров я или нет, а в том, чтобы найти болезнь, даже если ее нет. Это была, на мой взгляд, попытка легко и просто избавиться от нас еще до того, как мы попадем на службу.

Я решил спросить одного из докторов, какой процент поступающих отсеивают по причине физических недостатков. Он искренне удивился:

— Как это? Мы никого не отсеиваем. Закон не позволяет нам этого.

— Хм. Но прошу меня извинить, доктор, зачем тогда весь этот парад?

— Определенная цель есть, — ответил он, слегка отодвинувшись и ударив меня по колену молоточком, — хотя бы для того, чтобы определить, какие обязанности вы сможете выполнять по своим физическим данным. Хотя, если вы даже прикатите сюда на инвалидной коляске, будете слепым на оба глаза и достаточно тупым, чтобы настаивать на поступлении, — и тогда вам найдут что-нибудь подходящее. Пересчитывать что-нибудь на ощупь, например.

Единственный шанс не попасть на службу — это получить у психиатра удостоверение в том, что вы не можете понять, о чем говорится в присяге.

— Доктор, у вас уже было медицинское образование, когда вы поступили на службу? Или они решили, что вам лучше всего исполнять эти обязанности и послали вас учиться?

— Меня? — Он был не на шутку удивлен. — Я что, парень, с виду такой дурак? Я штатский. Вольнонаемный.

— О, извините, сэр.

— Ничего-ничего. Я просто хочу тебе сказать: по моему глубокому убеждению, военная служба — для муравьев. Поверь мне. Я наблюдал, как они приходят сюда и уходят, потом часто возвращаются опять — если, конечно, вообще возвращаются. Зачем? Для чего? Для чисто абстрактной, номинальной политической привилегии, которая не приносит ни цента и которой никогда не могут по-умному воспользоваться. Ты можешь мне не верить, но послушай, мальчик, — не успеешь ты сосчитать до десяти, как снова окажешься здесь.

Если, как я уже говорил, вообще вернешься… Так, а теперь возьми вот эти бумаги и отправляйся к сержанту, который вас встречал. И помни, что я сказал.

Я вернулся в круглый холл ротонды. Карл был уже там. Сержант Звездного флота быстро просмотрел мои бумаги и мрачно заметил:

— Вы оба до неприличия здоровы. Так, теперь еще некоторые формальные процедуры.

Он нажал на кнопку, и в холле появились две женщины — одна, похожая на боевую алебарду, и другая, весьма изящная и миловидная. Сержант ткнул пальцем в бумаги медицинского осмотра, наши свидетельства о рождении и дипломы и сказал официальным тоном:

— Я пригласил вас сюда для выполнения очередного задания. Необходимо проверить этих двух молодых людей, желающих поступить к нам. Нужно определить, чего они стоят, на что каждый из них может сгодиться и насколько точны все эти документы.

Женщины смотрели на нас с казенным равнодушием. Да и могло ли быть иначе — ведь это их каждодневные обязанности. Так или иначе, они тщательно просмотрели все наши документы. Потом сняли отпечатки пальцев, и та. что помиловидней, вставила в глаз лупу — такую, какие бывают у часовщиков и ювелиров, и долго сравнивала отпечатки наших пальцев от рождения до нынешнего дня. Точно также она рассматривала и сравнивала наши подписи. Я уже начал сомневаться, происходит ли все это на вербовочном пункте. Сержант подал голос:

— Вы нашли подтверждение тому, что они отвечают за свои действия и могут принять присягу?

— Мы обнаружили, — начала та, что постарше, — что документы, отражающие их нынешнее физическое состояние, являются официальным авторитетным заключением, сделанным специальной комиссией психиатров. Комиссией установлено, что оба претендента психически нормальны и могут принимать присягу. Никто из них не находится под влиянием алкоголя, наркотиков или других препаратов, а также гипноза.

— Очень хорошо, — он повернулся к нам. — Повторяйте за мной: я, достигнув совершеннолетия, по своей собственной воле…

— Я, — как эхо начали повторять мы, — достигнув совершеннолетия, по своей собственной воле…

— …без всякого насилия со стороны кого бы то ни было, при отсутствии посторонних стимулов, после получения всех необходимых предупреждений и объяснений о последствиях данной присяги…

— …поступаю на Федеральную Службу Федерации Землян на срок не менее двух лет, а также на любой более длительный срок, если это будет вызвано необходимостью службы…

На этом месте я слегка поперхнулся. Я всегда думал, что срок — это только два года, потому что так говорили все, и никто не упоминал других сроков. Неужели нас вербуют на всю жизнь?

— Я клянусь соблюдать и защищать Конституцию Федерации от любых возможных врагов на Земле и вне Земли; поддерживать и защищать конституционные свободы и права граждан и жителей Федерации, включенных в нее государств и территорий: выполнять на Земле и вне Земли все предписанные мне законом обязанности, а также обязанности, предписанные мне моим командованием…

— …выполнять все соответствующие законам приказы Главнокомандующего федеральной Службы, всех офицеров и лиц, облеченных необходимыми полномочиями…

— …требовать такого же подчинения приказам от всех находящихся на службе гуманоидов и негуманоидов, подчиненных мне…

— …и после увольнения с активной службы по окончании полного вышеуказанного срока выполнять все обязанности и пользоваться всеми правами федерального гражданства…

Удивительно! Мистер Дюбуа довольно долго проводил анализ присяги Федеральной Службы с точки зрения истории и нравственной философии. Он даже заставлял нас выучить эту присягу фразу за фразой, но теперь эти слова подступили вплотную, надвинулись, слившись в тяжелую громадину, готовую раздавить, словно колеса Джаггернаута.

В какой-то момент я вдруг почувствовал, что перестал быть штатским человеком, в голове появилась звенящая пустота: я еще не знал, кем становлюсь, хотя понял уже, кем перестал быть.

— И да поможет мне Господь! — проговорили мы оба вслед за сержантом, и Карл перекрестился. Перекрестилась и женщина, что была помоложе.

После этого опять было изрядное количество подписей, опять брали отпечатки зальцев — причем со всех пяти. Нас сфотографировали, и цветные фотографии подшили в дело. Наконец сержант Звездного Флота оглядел нас в последний раз:

— Так. Вот вроде и все. Самое время отправляться на ланч. Леди, вы свободны.

Я с трудом проглотил слюну.

— …Сержант?

— Что? Слушаю.

— Могу ли я отсюда как-то уведомить своих родителей? Сказать им, что я… Сказать им о результате?

— Мы можем обставить все еще лучше.

— Сэр?

— Вы оба свободны теперь на сорок восемь часов. — Он холодно улыбнулся. — Вы знаете, что будет, если вы не вернетесь?

— Трибунал?

— Можно обойтись без бутафории. Просто на ваших бумагах появится отметка: срок службы удовлетворительно не закончен. И у вас никогда не будет другого шанса. Мы даем вам время остыть. А те детки, что приходят сюда, ничего серьезного не имея в виду, больше не возвращаются. Это спасает правительство от лишних расходов, а ребятишек и их родителей от стыда: ведь никто ни о чем так и не узнает. Вы даже можете не говорить своим родителям… Итак, в полдень послезавтра мы увидимся. Если, конечно, увидимся.

То, что случилось дома, трудно описать. Отец сначала набросился на меня, потом утих и начал увещевать. Мама ушла и закрылась в спальне. Когда я покидал дом — на час раньше, чем требовалось, — меня никто не провожал.

Я остановился перед столом, за которым сидел сержант, и подумал, что нужно как-то отсалютовать. Но не знал как. Он поднял голову и посмотрел на меня.

— А, вот твои бумаги. Возьми и иди в комнату 201. Они возьмут тебя в оборот. Постучи и войди.

Через два дня я уже знал, что пилотом мне стать не суждено. После разного рода осмотров и тестов мои бумаги пополнились новыми записями: невысокая степень интуитивного восприятия… невысокий уровень математических способностей… невысокий уровень математической подготовки… хорошая реакция… хорошее зрение. Я был рад, что хоть что-то у меня хорошее, и с тоской думал, что максимально доступная мне скорость это скорость счета на пальцах.

Еще четыре дня я подвергался испытаниям дикими, немыслимыми тестами, о которых никогда даже не слышал. Хотел бы я знать, например, что они от меня хотели, когда стенографистка вдруг вспрыгнула на свой стул и завизжала: